Через пять дней они уже были на пути в Черные Холмы.
— Нам надо отдохнуть, — сказал ей Ли, когда они садились в его частный самолет. — Вместе и без страхов.
Она прижалась к нему, как только они заняли места в богато обставленном салоне.
— Я ничего не боюсь, — заверила его Брин, — когда я с тобой.
Брин поцеловала его, а потом отстранилась с хитрой улыбкой. Когда самолет пробежал по взлетной полосе и взмыл в чистое голубое небо, они приникли к иллюминатору и стали смотреть на горы.
— Хочешь, мы поженимся в Черных Холмах?
Брин прижалась к Ли, как бы между прочим поймала его руку, любуясь длинными смуглыми пальцами, широкой сильной ладонью.
— Да. Я очень этого хочу. Думаю, детям тоже понравится… Да, Ли, я уже сто раз это говорила, но все-таки… Ты уверен? Правда, уверен? Трое детей…
Он засмеялся.
— Я же тебе говорил — я люблю детей. Мне и своих иметь хочется.
— Когда? — рассмеялась Брин.
Он на минуту погрузился в раздумья.
— Хмм… а сколько тебе лет?
— Двадцать семь.
— Тебе следует стать мамой до твоего тридцатого дня рождения. — Он поддразнивал ее, но внезапно стал серьезен. — Я думаю, мы подождем годик, а потом займемся этим всерьез. Я хочу дать мальчикам возможность узнать меня получше. Время, чтобы мы с ними могли почувствовать себя увереннее друг с другом. Как ты насчет такого?
Брин чуть улыбнулась, прикрыв глаза, удовлетворенно вздохнула и удобно пристроилась на его груди.
— Я так тебя люблю, — прошептала она.
Он прижал ее к себе. А ее шепот стал эхом, которое овеяло их обоих теплом и нежной красотой.
Он остался один на один с ночью.
Его шаг по этой влажной земле был неслышим, как легкий ветерок, и он сам, осторожно пробираясь через лес, засыпанный сухой хвоей, был не более чем частью ночной тьмы.
Этот дар достался ему в наследство от далеких предков, и этот древний дар подсказывал ему, как двигаться с легкостью дикого оленя, как преследовать добычу с упорством и хитростью пантеры и как ориентироваться в пространстве с зоркостью златоокого орла.
Этот был его природный дар, о котором он думал в этих вечерних сумерках. Потому что по большому счету ничего на свете не меняется. Когда-то его предки ходили по этой же тропинке с той же самой целью.
Он остановился, прежде чем дошел до реки, и увидел ее. Она была лишь изящным силуэтом на фоне луны.
Ее руки были воздеты к небесам, а потом она протянула их к нему, и он улыбнулся, потому что она знала, что он здесь. Ей не нужно было слышать или видеть его, она узнавала его по биению его сердца и теплу его души, и она знала, что он обязательно придет.
Он подходил к ней медленно, любуясь шелковистым отблеском ее обнаженного тела, красотой ее женственных форм. Они занимались любовью в самое разное время дня и ночи, но на этот раз, когда луна посылала им свои таинственные лучи, это было что-то особенное.
Он остановился в шаге от нее. Прохладный ветерок овеял их обоих сладким обещанием чего-то совершенно необыкновенного.
Широко открытые, по-кошачьи зеленые глаза смотрели на него в упор. Он никогда не устанет изучать черты ее лица. Высокие, изящно вылепленные скулы. Брови медного оттенка. Орлиный нос. Идеально очерченный рот с верхней губой, выдававшей внутреннюю чувственность. Все это обрамлено шапкой роскошных медного цвета волос, которые отражали серебристый блеск луны и падали на плечи и грудь, как фантастический шелковистый водопад.
Это была его жена. Она дала ему нежность и любовь, и она вернула ему его душу. Она заглянула в темные уголки его сердца, прикоснулась к его слабостям, и он исцелился от этого прикосновения, обретя новую силу.
Он коснулся медного локона, лаская ее грудь, почувствовал биение ее сердца. Привлек ее к себе, и они вместе легли на благодатное ложе земли на берегу возле потока.
Для них это был ритуал, такой же прекрасный, как приход весны, и такой же древний, как те холмы, что окружали их.
Это была полночь, и это было полнолуние.
Это было время, когда…
Приходит ночь.
Матушка Гусыня — персонаж европейской и американской детской литературы, сказок, стихов, считалок и т. п.